Алина Сергейчук
Рассказ матушки Зиновии

В трапезной небольшого провинциального монастыря собрались студентки-паломницы. Девушки приехали на каникулы, чтобы отдохнуть от городского шума и потрудиться в обители. Теперь они сидят вокруг стола и дружно режут овощи для заготовок, слушая неторопливый рассказ пожилой монахини.

Ярко светит солнце за окном, лёгкий ветерок шевелит ветви деревьев, врывается в полуоткрытое окно, зовёт побежать к реке, окунуться в её быструю прохладную воду… Но никто из девушек не замечает этого. Сейчас перед ними встают совсем другие картины… 

-          А как начали колхозы устраивать, стали сгонять в них крестьян… - Рассказывает матушка Зиновия, морщинистая старушка с добрыми подслеповатыми глазами. - Да не все хотели в них идти. Вот, отец мой, Царство ему небесное, никак не желал в колхоз вступать. Видел, что большевики и храмы закрывают, и молиться не разрешают… Он и не хотел под их иго подпадать. Но с властью-то не потягаешься. Кто не хотел в колхозы идти – тех начали раскулачивать: отнимать последнее, из домов выгонять. Делать нечего. Думал отец, думал, да и направился к председателю. «Записывай – говорит – и меня в колхоз». А председатель-то «идейный» был, с самого начала революцию делал. Не любил он отца, за то, что тот в Бога верил, да сразу в колхоз вступать не хотел, сопротивлялся. Заулыбался хитро и говорит: «Ну, вот, наконец-то ты, Митрофан, одумался. Берём мы тебя в колхоз. И вот тебе первое общественное поручение. Петра Антипова знаешь? Он живёт зажиточно, три коровы у него, да две лошади, не желает их в колхоз отдавать. Завтра мы пойдём его раскулачивать. Точнее, вы пойдёте. Мне надо в район ехать, на коммунистическое собрание, а ты вместо меня отряд поведёшь. Сведёте со двора скотину, да семью из дома выгоните. А чтоб не возвратились – ломайте печь, да получше дымоход кирпичами забивайте, чтоб уж починить нельзя было…» – «Помилуй, Семён, - едва сдерживая негодование, проговорил отец, - да о чём ты речь ведешь! Ведь у Петра семеро по лавкам! Да и негоже это – дома человека лишать…» – «Что?! – Вскочил из-за покрытого кумачовой тканью стола председатель, – и ты контра?! Революция приказывает раскулачивать, а ты перечишь? А еще в колхоз просишься?!» – «Да не прошусь я в ваш колхоз! – Не выдержал отец, - хотел было, вас испугался, да… Будь на все воля Божья! Делайте, что хотите!» – Резко повернулся и, на ходу надевая шапку, вышел из избы. На следующий день председатель привёл отряд в наш дом. И на собрание ни на какое не поехал. Повыкидывали во двор вещи, сломали печь… Корову увели, лошадь… Даже кур, и тех переловили.

-          А… где же вы жить стали? – Робко спросила одна из девушек.

-          Да, в баньке. Благо, ее не разорили. Там и печка была. Тесно только, да душновато. А потом война началась. Отца на фронт забрали… Наш двор на отшибе стоял, банька – как раз у самой дороги… Проходящие иногда жалели нас, давали что-нибудь детям: хлеб, картофелину… Ну и сами мы что-то выращивали на огороде, да в колхоз тот же на поденную ходили помогать… Тяжко было, да Бог не оставлял. Мать всё время молилась, не роптала…

Дверь, ведущая на кухню, отворилась, и оттуда выглянула послушница в серо-синем клетчатом фартуке.

-          Сестры, кто-нибудь двое, идите сюда, помогите посуду помыть. – Попросила она.

Две девушки нехотя поднялись из-за стола (жаль было уходить от такого интересного рассказа) и отправились выполнять новое послушание.

-          Интересно, что ещё было с Митрофаном и его семьёй… - задумчиво проговорила одна из паломниц. – Жаль, что мы не услышали.

-          Что бы ни было, а Бог их не оставил. – Ответила вторая. – Вот, матушка Зиновия осталась жива, да ещё до каких лет дожила, веру сохранила…

В окно пахнуло свежестью, и девушки услышали, как тревожно зашелестела листва растущего близ трапезной кустарника. Вдали зарокотал гром.

- Вот и гроза приближается… - произнёс кто-то.